Мы оба задыхались и дрожащими руками только что не рвали одежду. Через минуту мы уже оказались на полу, обнимая друг друга всеми конечностями, потому что оно, как всегда, началось сразу и ни Арни, ни я уже не противились этому, переставая ощущать реальность и время. Оно поглощало нас, обдавая жаром звездного пламени, огнем хвостатых комет, и властно подчиняло единому ритму дыхания Вселенной… Оно смотрело на меня его расширенными глазами, в которых кипела и рождалась вечность… Оно обнимало меня его руками, от движений которых громы начинали складываться в пульсирующую молниями мелодию, которая пела, клокотала, блуждала, рвалась и, не переставая, ширилась во мне…
— Скажи, скажи, — мои зубы скрипели, но я должна была это знать, — умоляю, скажи, как это происходит? Почему оно не перестает во мне?..
— В искусстве нет конца… — тяжело прошептал Арни.
К моей радости, он тоже задыхался, почти терял от страсти сознание. По его лицу и плечам блуждали красные пятна.
— Есть только непрерывное начало!..
Тем не менее мы все-таки попали на кровать в спальне, а еще через какое-то время заснули в объятиях друг друга. Утро вечера мудренее. Если не сказать: мудрёнее. Во сне я опять видела Ганну. Но она была уже взрослой девушкой в подвенечном платье, и Арнульф торжественно вел ее по проходу к алтарю под звуки органа.
Ерунда какая-то, подумала я, Арни же наверняка протестант, у них и алтарей-то никаких нет, а уж органов — подавно. Тем не менее я сначала посмотрела на потолок, который и в самом деле давно следовало бы побелить, и только потом — в окно, потому что моя бабушка считала, что если, проснувшись, сразу выглянуть наружу, то сон не сбудется наверняка.
Арнульфа, естественно, не было. К ночи появится, совершенно спокойно подумала я и отправилась на работу. День действительно предстоял очень насыщенный.
Однако, открыв почтовый ящик, я обнаружила в нем железнодорожный билет на восьмичасовой вечерний поезд Париж — Милан и завернутую в него ту самую пресловутую «пару сотен»: «Дашь кому-нибудь, за тебя отработает». В подъезд вошли, и я торопливо сунула билет и деньги в карман.
Значит, вот как, мой драгоценный, раздраженно думала я, усаживаясь в свою машину, ты оставил за собой последнее слово! Твой поступок надо понимать так, что между нами кончено, если я не брошу все и не поеду с тобой в Милан? А я не поеду! Что я там не видела? Макароны, пиццу? Спасибо, пиццей я сыта по горло! Хорошо, дорогой, все кончено! Баста и финита ля комедия, так, кажется, говорят в Милане?
Я пересекла мост и направилась в сторону второго округа. Там, на улице д'Абукир, мне предстояло выдержать целую битву на швейной фабрике…
Этот пройдошливый фабрикант собрал в кабинете всех своих технологов, и они дружно пытались уверить меня, что на изготовление одного дамского блейзера якобы требуется восемьсот метров ниток и семнадцать метров подкладки! Они несли полнейшую чушь, но я терпеливо слушала, пусть выговорятся, все равно в итоге получится по-моему, причем они понимают это прекрасно…
На самом деле мои мысли были далеко: билет и деньги жгли мой карман. Прийти к поезду и бросить их Арнульфу в лицо? А вдруг я не смогу? Вдруг в последний момент решусь уехать? Он посмотрит мне в глаза, поцелует, и электрические молнии вынудят меня сказать «да»? Я невольно кивнула и чуть не попала впросак, словно согласившись с бредовыми доводами изготовителей.
Все равно я их победила и отправилась к поставщикам тканей знакомиться с новыми образцами. Здесь уже я прикладывала все усилия и сама несла полнейшую чушь, чтобы максимально снизить цену. И вдруг в какой-то момент поймала себя, что больше не думаю об Арни! Значит, действительно все? Финита? А деньги, билет? Билет я выкину, но деньги? Гонорар за оказание услуг интимного характера? Фу! Деньги я отнесу в ближайшую церковь! Как все, оказывается, просто, стоит только принять правильное решение!
Часов около шести, словно сговорившись, мы с Леду одновременно подъехали к офису. Мишель вылез из машины и устало улыбнулся. Мы еще не виделись с ним сегодня. Целый день он мотался по нашим магазинчикам, проверяя отпускные цены и, выборочно, кассу.
— Может, пообедаем за углом? — предложила я.
— Только давай сначала в контору, у меня для тебя сюрприз.
— Я вчера целый день провел без тебя и чувствовал себя ужасно виноватым, — признался Мишель. — Я все время поглядывал в окно, мне почему-то казалось, что ты вот-вот появишься. Смотрю, выставочный зал напротив, какие-то люди выходят. А мне так без тебя тошно, дай, думаю, схожу, все-таки развеюсь. Сказал секретарше, что обедать пошел, а сам — прямо туда. И так мне вся эта живопись понравилась. Я еще подумал, живем в Париже, а за своим бизнесом света белого не видим…
Как же, не видишь ты света, подумала я, а кто по операм да по концертам шляется? Кто у нас утонченный эстет из Оверни?
— А люди картины пишут, другие — на них любуются, — рассуждал Мишель. — Я взял, да и купил две штуки. Самые большие. Одну — домой, ты же знаешь, у нас с Жаки скоро десятилетие свадьбы, а вторую — нам с тобой в офис.
— Что же ты мне вчера не сказал?
— Понимаешь, я, как только купил, не вытерпел и тут же позвонил тебе. А ты не сняла трубку. Я еще больше занервничал: вдруг с тобой что-то случилось? Хотел даже ехать к тебе домой, но потом ты подошла к телефону и сказала, что спала.
— Я действительно спала.
— Хорошо, имеешь право. Просто я решил сделать тебе сюрприз и едва сдерживался, чтобы не сказать, когда ты мне сто раз перезванивала. Мне показалось, что у тебя что-то не так.