Расправить крылья - Страница 13

Арнульф почувствовал, что начинает пощипывать щеки — так бывало всегда, когда он загорался новой картиной, — а в пальцах оживает что-то, что он называл «жаждой кисти». Он снова посмотрел на Ирен. Она безмятежно спала и улыбалась.

Подожди, любимая, не просыпайся, мысленно попросил он ее, я сейчас, я быстро! Арнульф поднялся и, осторожно ступая босыми ногами, почти выбежал в гостиную.

Только бы она не проснулась, пока я хожу за пастелью, а то ведь испугается: куда я исчез? Он поспешно одевался, подбирая с пола свою разбросанную одежду и машинально разглядывая гостиную. Если в спальне его удивил манекен, то здесь еще ночью поразило наличие компьютера и огромного плоского монитора. Тогда это было неважно, но сейчас Арнульф невольно снова подумал о том, что Ирен работает в конторе, зачем же еще дома держать такую технику?

Впрочем, и сейчас это неважно, главное, поскорее сходить за пастелью и вернуться… Так, скатерть и тарелку надо отдать Марте, нельзя же дарить Ирен чужие вещи. Под стулом валялся пакет, Арнульф переставил фужеры на письменный стол, сунул в пакет тарелку, скатерть, заодно и пустую бутылку и принялся подбирать с пола вчерашние рисунки.

Я покажу их Марте и Жюлю, они славные ребята, они так хорошо меня понимают… Если бы не они, я никогда не решился бы прийти к Ирен. А Жюль спустил меня на веревке к ней на балкон… С ним так просто, как будто я знаю его с самого детства. И почему Марта все время называет его занудой?

Арнульф был уже у входной двери. Отлично! Она захлопывается, иначе он сошел бы с ума, оставив Ирен в открытой квартире.

Арнульф аккуратно повернул замок, вышел, пальцами осторожно отодвинул язычок замка и почти беззвучно захлопнул дверь. И вдруг испугался: теперь ведь ему придется звонить и будить Ирен, чтобы она открыла. Нет, Жюль снова спустит его на веревке! Арнульф бросился по лестнице вверх, легко перескакивая через две ступеньки.

На площадке седьмого этажа, поджидая лифт, стоял Жюль Рейно. Незнакомая девушка в джинсах, обрезанных по колено, с огромной, вероятно, очень тяжелой сумкой на плече что-то рассказывала ему, выразительно жестикулируя.

— Салют, Жюль! — Арнульф почему-то обрадовался, увидев Рейно.

— Привет, Арни.

Жюль зевнул и с опозданием прикрыл рот ладонью. Девушка перестала жестикулировать и уставилась на Арнульфа.

— Извини, не выспался, — сказал Жюль и потер глаза. — Шести нет.

— Вы же сами велели, мсье Рейно, чтобы вся съемочная группа с автобусом в половине шестого… — начала оправдываться девушка, но резко осеклась под взглядом Жюля.

— Телевидение не знает уик-эндов, — со вздохом констатировал он. — А тебе-то что не спится, Арни? — спросил Жюль и подмигнул.

Лифт остановился на этаже.

— Вот, — вместо ответа Арнульф поспешно развернул перед Рейно рисунки, — мне нужна пастель, я видел у Марты коробку…

— А-а-а… — лениво протянул Рейно, искоса посмотрев на его творения, и со значением покачал головой.

— Вы художник? — Девушка вытянула шейку и с любопытством заглядывала в рисунки из-за плеча Рейно. — Вы где-нибудь выставляетесь?

— Поехали, Сесиль, — Рейно вошел в лифт, — что у вас за дурацкая манера приставать к людям с расспросами?

Неужели патрон Ирен тоже так разговаривает с ней? — вдруг подумал Арнульф. Неужели все начальники настолько беспардонно обращаются с подчиненными-женщинами? Почему же я раньше никогда этого не замечал?

— Пока, Арни, до вечера, не обижайся, работы очень интересные. — Жюль Рейно похлопал Арнульфа по плечу и, нажимая на кнопку, обернулся и заговорщицки добавил: — Удачи на шестом этаже. И звони нам в дверь понастойчивее, иначе, если Марта опять уснула, ты ее скоро не добудишься.

Глава 14, в которой я проснулась с чувством светлой радости

Я проснулась с чувством необыкновенной, светлой радости. Я лежала с закрытыми глазами и думала: это была совершенно безумная, дикая ночь, я вела себя неприлично до безобразия, а потом и вовсе потеряла остатки контроля над собой. Но почему же сейчас мне так хорошо, словно я заново родилась на свет? Потому что он рядом, улыбнувшись, ответила я себе. Протяну руку — а он рядом.

Но его рядом не оказалось.

Я бросилась в гостиную — никого. Ни кружевной скатерти, ни саксонской тарелки… За окном яркое солнце. На часах начало первого.

Неужели мне все приснилось? Нет, несколько персиков валяются на полу, на диване распростерта моя шуба. Фужеры стоят почему-то рядом с компьютером. Арнульф — вор? Но тут зазвонил телефон, и я с негодованием прогнала гнусную мысль.

— Больше не сердишься? — спросил Мишель.

— Не знаю…

Мне неожиданно почудилось какое-то движение у балкона и я, попросив Мишеля подождать, направилась туда. Возле шторы на полу колыхался его вчерашний рисунок — моя нога с полуснятой туфелькой…

— Ирен, — жалобно протянул Мишель в трубку, — я все жене рассказал, она говорит, что я дурак. Ну прости меня.

— Ладно, Мишо, мы друзья, разберемся.

— Ты больше не сердишься?

— Нет-нет, Мишо. — Я не могла с ним разговаривать, просто не могла. — Извини, я перезвоню позже.

С телефонной трубкой в руках я стояла посреди своей гостиной. Из трубки неслись протяжные гудки, занавески колыхались от ветра, и вокруг меня была пустота — полная, пронзительная, леденящая, звенящая пустота…

Ты всего лишь не повесила трубку, сказала я себе, это она гудит.

Я повесила трубку, но ощущение безнадежной пустоты не проходило.

Спрячь шубу на место, подбери персики, вымой фужеры! Считай все сном!